Село Воронково (Омская область)
31 августа 2004 года, газета «Таврические новости» (Омская область)
31 августа 2004 года, газета «Таврические новости» (Омская область)
Люби и знай свой край Наше Воронково (К 100-летию села)
Здравствуйте, уважаемая редакция!
Я, Алексей Михайлович Сидоров, выходец из Воронково, в настоящее время живу на Украине и являюсь ее гражданином. На родине бываю редко. Пусть Воронково ничем не примечательная деревня, но грядущее столетие ее как-то надо обозначить, и я готов начать разговор о Воронково и воронковцах. Может, кто-нибудь еще присоединится к нашему повествованию, и мы вместе отдадим дань памяти основателям деревни и лучшим ее людям.
Короток был у судьбы поводок:
Скудный надел да бедняцкая хата,
Но толковал о Сибири ходок,
Что черноземом те земли богаты.
Стонет Мария: «Не разоряй!
Что ты затеял, упрямый вражина?
Только на каторгу гонят в тот край.
На дух она не нужна мне чужбина».
Прадед упорно стоит на своем:
«Дети растут, а кормить-то их нечем,
Завтра с сумою по миру пойдем,
А не пойдешь – помирай возле печи.
Старшего, Клима пора оженить,
Следом Сергея, а там и Кирилла.
Пятеро девок! Тут в пору завыть
«За упокой!» да зарыться в могилу.
Может не рай тот неведомый край,
Только и здесь мы земли не получим.
Чуешь, Мария, добро собирай!
Да за детьми присмотри-ка получше».
Лопнул злодейки-судьбы поводок,
Воздух рассечен гудком паровоза,
Долгий заснеженный путь на восток
Вымучит душу и высушит слезы.
В. Останина.
В конце сороковых годов теперь уже прошлого столетий теплой летней ночью взрослые и мы, дети, расположились вокруг веселого ночного костра, из темноты доносятся шумные вздохи отдыхающих на привязи коров и беспокойный топот, когда их что-нибудь потревожит: частное стадо после сделанной прививки находится на отстое до утра.
Чтобы не случилось чего, хозяева сторожили стадо, часто за себя посылая детей. Для нас лучшего случая «побегать» - так называли мы нетрудовое время – не придумаешь, тут все: и полная свобода, и обязанности взрослых, и «страшные» рассказы, и первые ростки втайне хранимой симпатии к какой-нибудь из подружек.
Самый старший у костра дед Цуканов. Не стесняясь нас, мелюзги, дед кому-то из взрослых сочно рассказывает про свою тяжелую работу в пекарне, про серое житье тут же, рядом с тестом, и про повторяющиеся загулы до последней копейки. Товарищами своими при этом дед называет моего дядю Кутина Андрюху и еще кого-то. Раньше я от своей матери, Автодьи Васильевны, в детстве – Авдошки, Алдошки, а в зрелом возрасте Алдонихи слыхал, как молодые мужики из ее родного хутора, Новотроицкого (он же – Шаховские выселки и Малое Шахово) на Орловщине на зиму уходили в тогда для меня таинственные Киев и Харьков на заработки. Поэтому события дедова рассказа я связывал с Киевом и Харьковом.
В 2002 году, может быть в последний раз, я гостил на родине и от милой моей сестры, девяностолетней Натальи Михайловны Головченко, услышал нечто подобное рассказу деда. Вместе с ней мы выяснили следующее. Цуканов и мой дядя по матери Кутин Андрюха в числе ходоков в 1908 году первыми их хуторян ступили на обетованную землю Воронково, тогда еще не существующего. Думаю, этот год и надо считать годом основания поселения.
Ходоки, согласно правилам о переселении 1906 года, должны были посылаться от каждой семьи, пожелавшей переселиться, или в порядке исключения от группы дворов или общины. Они должны были зачислить в Сибири на своих доверителей – по числу душ мужского пола по 15 десятин на душу. Только после получения свидетельства о зачислении участков могли ехать переселенцы. На переселенцев без свидетельств, как теперь сказали бы «нелегалов», не распространялись положенные льготы. Ходок получал оплату за проезд в вагоне 3-го класса, дорожную ссуду в размере 3-х рублей и в порядке исключения в случае его бедности еще суточные по 15 копеек. Для сравнения заметим, что месячная плата промышленного рабочего в то время составляла 21-22 рубля. Кроме того, ходоки должны были оборудовать на новом месте кое-какое жилье для своих семей.
Наши первопроходцы скоро осознали, что предстоящую зиму в плохо слепленных землянках, при скудных деньгах и отсутствии продовольственных запасов им не пережить. Тогда они бросили свои норы до весны и ушли на заработки в Омск. Тогда, возле костра, дед Цуканов рассказывал именно про их житье в Омске.
Воронково 100 лет исполнится только через 4 года. Читатели, и земляки в том числе, скажут: «Зачем так рано ударил в колокола?». Дело в том, что для меня, автора настоящей статьи, не рано, мне уже 70 и я рискую быть вообще не услышанным. Пусть мои сведения не документальные, но в них нет вымысла. Все сказанное здесь было слышано мною от земляков-старожилов, только в двух-трех местах я позволил себе обобщения. Читатель волен соглашаться со мной или нет.
Сопоставляя рассказы о возникновении названия села Воронково, напрашивается один вывод. Честолюбивый чиновник по фамилии Воронков, который непосредственно занимался наделов и постоянно находился в контакте с новоселами, от их имени составил прошение о наименовании народившегося села Воронково. За дружное согласие мужиков (женщины, как безнадельные активной роли играть не могли) землемер отблагодарил их ведром водки.
Наших отцов, для кого-то дедов, а для кого-то прадедов в неведомые края позвал не американский авантюризм, связанный с Клондайком, а острое безземелье и безысходная нищета. Столыпинская реформа, кроме того, переселением предусматривала освоение свободных земель, снятие недовольства, создание опоры государства в лице крепких хозяйств и условий для капитализации страны. Указом от 9 ноября 1906 года все крестьяне получали право выхода из общины с получением своей доли земли, с которой они могли поступать по своему усмотрению.
Процедура получения льготного переселения была сложной. Надо было провести предварительное обследование хозяйственного положения будущего переселенца. Желающих переселиться и переселившихся было много, но много было и возвращенцев. Масса сложнейших вопросов, связанных с переселением, традиционная славянская безалаберность делали усилия Столыпина, тогдашнего премьер-министра, трудно исполнимыми. Землеустроительные отряды не успевали с подготовкой участков для переселенцев, несогласованно работали службы, обеспечивающие весь процесс переселения, не хватало вагонов, денег для ссуд.
Весной ли, летом, но только не зимой будущие обитатели Шаховки в Воронково – о других не говорю, потому что не знаю – со своей орловщины тронулись в далекий путь…
Летом 1973 года из любопытства, а больше из сочувствия материнскому не исполнившемуся желанию хоть глазком взглянуть на Родину, я побывал на хуторе Новотороицком. Редко когда приходилось испытывать мне такое удовлетворение. По рассказам матери и из произведений Тургенева у меня в голове сложилось такое представление о том крае, что когда я очутился там, мне казалось, будто я уже когда-то бывал в этих местах.
Моя хозяйка Марфа Тимофеевна Кутина приняла меня как дорогого гостя. В 1909 году ей было всего 8 лет, поэтому полной картины отъезда переселенцев она дать не могла. Помнит множество подвод сразу, большой плач – и только. Марфа Тимофеевна посоветовала мне сходить на хутор к 105-летней Соломахиной – та то уж многое могла рассказать. Я как-то не решился, уехал, а потом сожалел.
Замечу еще вот что. Большое село Шахово (о нем есть упоминание у Лескова) расположено в 7 километрах от хутора Новотроицкого, Шаховских выселок. Хутор когда-то основали выходцы из Шахово. Примерно в то же время в 1909 году из Шахово выехала большая группа переселенцев и тоже в Акмолинскую область. В числе этих переселенцев была старшая сестра моей матери, бывшая тогда за мужем за жителем из Шахово. На новом месте возникло село с таким же названием – Шахово. Теперь это Шахово Полтавского района Омской области.
В Сибирь ехали в теплушках, все вместе в одном вагоне: мужчины, женщины, старики, дети. Переезд занял около 3-х недель. Самым страшным для путешествующих была болезнь в дороге, особенно такая, как дизентерия. Санитарные службы выискивали больных, снимали с поезда, вагон, а иногда и несколько вагонов загоняли в тупик на карантин. Поэтому даже тяжелобольных старались спрятать от санитаров, нередко в ущерб своему здоровью.
Разумеется, проезд в теплушках для переселенцев был бесплатный, а дорожная ссуда и суточные должны были быть такими, как для ходоков. На детей и взрослых какие-то дорожные выплаты существовали, но разные по размеру. На месте водворения в Сибири каждая семья получала на обзаведение по 150 рублей. Деньги эти, может быть, из-за нехватки их в казне, или чтобы не дать мужику истратить их сразу и не по назначению, выдавались в течение двух лет.
Немногие воронковцы знают, что наши предки ехали в Акмолинскую область. Я узнал об этом, когда получил по почте вырезку из «Омской правды» с некрологом на Ивана Константиновича Улыбина, Героя Советского Союза. В некрологе, в частности, говорилось, что Иван Константинович родился в с. Воронково Акмолинского уезда Омской области. Мне бросилось в глаза несоответствие в отдаленности Воронково от уездного и областного центров. Выяснилость, что тогдашняя Акмолинская область покрывала частично или полностью теперешние Омскую, Северо-Казахстанскую, Кокчетавскую, Кустанайскую и Целиноградскую области, и сама она вместе с Семипалатинской областью входила в Степной край. Административным центром Акмолинской области и степного рая был Омск. Очевидно, составитель некролога из патриотических чувств не захотел отдавать первенство Акмолинскому, записав наоборот. Это так, для информации.
Встречали переселенцев на стации Куломзино (ныне Карбышево). До конечного пункта добирались гужевым транспортом за счет государства. Главное, самое сильное впечатление моей матери от встречи с новым местом – широкое приволье. Нетронутые леса, обширные поля с травой по пояс, в лесах грибы, дичь, на полях ягода – вот что более всего запомнилось ей.
На месте Воронково находились временные строения, в некоторых жили обустроители места, в том числе, Воронков. С прибытием первых партий переселенцев из-за бездорожья и отсутствия скорого транспорта последний не мог жить возле колонистов постоянно. И еще, думается, он и его люди обеспечивали землемерные работы на территории всей будущей Воронковской волости. Землянки, построенные ходоками, принимали по несколько семей. О комфорте, даже отдаленно, ничто не напоминало (в Воронково уже моей молодости непросматриваемые насквозь уборные были редкостью).
«Нераспечатанное» еще кладбище, скотомогильник и часть огородов окопаны канавой, на значительном расстоянии друг от друга возвышаются срубы казенных колодцев – вот и все, что мог увидеть первый переселенец.
План села, на мой взгляд, был составлен хорошо. Две ровные широкие улицы почти посередине прерывались просторной церковной площадью. Площадь с одной стороны была открыта в поле, что было удобно для выгона скота. Небольшой просчет состоял в том, что в некоторых местах на будущем Курском крае лес (пока на плане) подступал к самым дворам, для огородов не оставалось места. Позже землеустроители внесли в план села изменения, направление улиц слегка изменили так, что колодцы на Шаховке и Севском крае относительно середины улицы не сместились, а Курский край отодвинулся от леса. От исправления Воронково приобрело уникальную особенность. Наверняка многие воронковцы наблюдали это явление, но не обращали на него внимание: в самый короткий день в году солнце садилось в створе улиц на юго-западе, а в самый длинный тоже в створе, но противоположной стороны.
Поселенцы занимали участки скорее всего там, где они оказывались свободными. Исходя из этого, семьи селились ближе к колодцам с пресной водой, и поэтому заключаю, что Воронково началось с Шаховки и Севского края. Всю Шаховку населили Полехины, Исаевы, Цукановы-Голубовы, Кутины, Плясовы, Соломахины, Колосовы, Тимохины, Пукаевы-Горбачевы. Севский край населился Сидоровыми, Ковалевыми, Егорченковыми (не Егорченко, фамилию испортили писари переселенческих служб), Горовыми, Зоткиными, Улыбиными. Наверное, Улыбины вышли из с. Никольское, ныне Свердловского района Орловской области, а остальные из северного уезда Орловской губернии. На Курском крае осели куряне: Денежкины, Захаровы, Гущины. Голяки стали прибежищем всех тех, кому не хватило места на остальных концах улиц. Голяки – имя собирательное и применялось оно по аналогии с Голяками в Куломзино.
Красоте и уюту села мои земляки и я, когда жил там, никогда не придавали особого значения. С прокисшим внутри воздухом хатенки, крыши, через одну крытые дерном, по дерну растет трава, изгороди кое-какие или совсем никаких, там-сям торчат сиротливо одинокие тополя. Голяки, Курский и Севский края из-за луж во всю ширину улицы весной становились буквально непролазными. Обитатели спешили сделать дела «по морозцу», когда подтает, лезли через грязные места по плетням, изгородям, завалинкам, ломая их.
Пахотной земли на одну мужскую душу новоселов приходилось 7 десятин. Упомянутые выше 15 десятин, видимо, включали в себя земли под само село, выпас, леса. До сих пор за лесами(колками, околками) сохранились названия по именам, фамилиям, прозвищам бывших их хозяев. С самого начала Воронково не было оазисом в бескрайней глуши. В недальнем соседстве уже жили своей жизнью молодые русские, украинские, немецкие колонии. И совсем рядом обитали исконные хозяева осваиваемых земель – казахи.
До начала массового переселения государство в полосе шириной 200 верст вдоль Сибирской железной дороги за небольшие деньги купило у местных баев землю под будущие поселения, казахи должны были потесниться. Так, на месте несуществующих уже Богословки и Ново-Курска были аулы Ужак и Дарир, названия русских деревень Атар-Чилик и Кудук-Чилик говорят сами за себя.
Часть воронковского клина государство сдавало в аренду предпринимателям Гехту и Хромму. За прилегающими к арендуемым участкам лесами и по сей день сохранились названия Гехтов и Хроммов. Очевидно, аренда не прекращалась и после начала заселения села, которое растянулось на годы. Так, например, Бакутины приехали в Воронково в 1915 году, т.е. земли запаса оставались нетронутыми довольно долго. В новых условиях, разумеется, арендная плата шла на нужды общины. Семья Политыкиных – выходцев, по всей вероятности, из Брянского уезда Орловской губернии – поселились отдельно хутором под самым лесом, который так и называется сейчас Брянским. Возле Зизина околка, почти рядом с Атар-Чиликом, обосновались Марченки. Их поселения и прилегающие называют отрубами. Воронково рассчитывалось на 100-110 дворов. Наибольшее наполнение его пришлось на 30-ые годы.
Даже на просторе жилось нашим отцам-дедам всегда трудно: земли много, а способов заставить ее эффективно работать, мало. Обзаведение затянулось на долгие годы. Чтобы прокормиться, люди уходили кто куда. Моя мать и две младшие сестры некоторое время состояли в услужении у богатых господ, мать в Омске, одна сестра – где-то в Куломзино, другая – в Пахомовке. А им было по 13-15 лет.
Сидоровы – отец с сыновьями – подались зарабатывать на хлеб плотничанием. Дома уже считали, что они совсем пропали: так долго о них не было вестей. Наконец, они объявились, но уже на лошади и в телеге: заработали. Братья Улыбины, потом обвиненные в кулачестве, батрачили на хозяина Саяпиной пашни. Дядя мой, Михаил Васильевич Кутин, говорил, что в начале 20-х годов на всю Шаховку, состоящую из 24-26 дворов, приходилось только 11 лошадей.
Прошло всего 6 лет от начала переселения, как началась империалистическая война 1914-1918 гг. За октябрьской революцией последовала гражданская война, колчаковщина. Белые и красные прокатились по Воронково всего только легкой волной. Мужики призывного возраста тревожное время пересидели в стороне. Белые спешно отступали, бросали своих измученных и забирали у крестьян свежих лошадей. Дядю Михаила, 13-летнего подростка, заставили своим транспортом везти раненых вслед за отступающей армией. Только где-то уже далеко от Воронково красные сильно прижали белых и те, побросав все, побежали.
Как рассказывала моя мать, красные мирных жителей не трогали. Подтверждение материнскому рассказу находим в записках барона Брудберга, члена колчаковского правительства: «Красноармейцам на фронте отдан строжайший приказ не трогать население и за все взятое платить по таксе. Нарушение приказа у красных подкрепляется немедленным расстрелом виновных». Сурово, но справедливо.
За изгнанием Колчака, всего через 2 года, страну постигли неурожай и жесточайший голод 1921 года. Сразу за голодом началась полоса коллективного хозяйствования. Принятие такого курса было не прихотью, а необходимостью. Первыми на свет пояаились машинные товарищества т ТОЗы. Машинные товарищества предполагали объединение безлошадной бедноты для совместной обработки принадлежащей им земли, семенами и техникой им помогало государство. В Воронково такое товарищество возглавил Политыкин Макар. Бедность не всегда означает добропорядочность. Воронковское товарищество на глазах морально и физически обанкротилось и распалось. В народе его прозвали «мошенническим товариществом».
С товариществом по совместной обработке земли (ТОЗом) случилось то же самое, что и с товариществом, с той лишь разницей, что тут объединялся только труд, тягло инвентарь нескольких дворов. Активистами ТОЗа в Воронково были Полунины и Титовы. Более всего оправдала себя артель, основы будущего колхоза «Земледелец». Артель первым возглавил, по одним данным, Сидоров Филипп, по другим Сидоров Федор Иванович.
Возникший на базе артели колхоз достиг пика в 1934 году. Возглавлял его тогда Кутин Михаил Васильевич. Урожай выдался рекордный за все годы, колхоз выполнил два плана госпоставок, колхозники полученному на трудодни зерну не находили у себя на дворе места, колхозный ток был переполнен. Приходилось невыбранное колхозниками зерно развозить по дворам и ссыпать прямо на землю вопреки протестам хозяина.
Это был единственный период времени в истории Воронково, когда местный колхоз атаковывали ближайшие и отдаленные соседи, чтобы набраться опыта. При этом надо помнить, что большую часть полевых работ выполняли вручную.
Потом почему-то колхозная «машина» заскрипела, стала ломаться то там, то здесь. Колхоз переименовали, он стал «Большевиком», а еще позже, после слияние с «Зарей» (Богословка), - им. Маленкова. Память моя удержала фамилии не всех наших председателей, некоторых помню, вот они: Цуканов Иван Григорьевич, Перевертайло Константин, Бойко Николай, Грабарь, Феоктистов и уже названные выше Сидоров и Кутин. Как тут умолчать о колхозниках, которые работали за себя и «за того парня», на чьих плечах держалось хозяйство. Разумеется, это только те, кого я знал по работе в 1950-1955 гг. За трудный хлеб земляки должны быть благодарны Постольник Екатерине, Улыбиным Егору Ивановичу и Дмитрию Антоновичу, Ковалеву Владимиру Антоновичу, Денежкиным Анастасии Афанасьевне и Василию Моисеевичу, Ульрих Ивану Яковлевичу, Головченко Ивану Сергеевичу, Захарову Владимиру Митрофановичу и многим другим.
У Воронковской школы тоже были свои периоды подъема и спада. Думается, именно при директоре Анне Николаевне Рейнике наша неполная средняя школа достигла своего пика. Ее, Анны Николаевны усилиями, пустынный школьный двор засадили деревцами, на крыше школы дерн заменили шифером, впервые и единственный раз за все время на школьном дворе был оборудован спортивный городок и мы, школьники, даже ездили в Азово на соревнования по лыжам и в 1948 г. Заняли первое место среди семилетних школ. Потом этого ничего не стало, как не было и до этого.
Случай распорядился так, что Воронково стало родиной двух героев: Ивана Константиновича Улыбина, кавалера Золотой Звезды, и Евмена Михайловича Горового, полного кавалера орденов Славы.
На 100 дворов с войны 1941-1945 гг. в село не вернулось более 50 человек. Это много. Некоторые семьи не дождались даже двух фронтовиков: Решетовы – отца Константина и сына Петра, Сидоровы – братьев Федора и Ивана, Егорченко - отца Пантелея и дочь Анну.
Прежний общественный и политический строй имел свой актив и опору в лице коммунистов и комсомольцев. Ничего не сказать здесь о первых активистах будет просто грешно. Самыми-самыми первыми коммунистами были Кутин Михаил Васильевич и Цуканов Иван Григорьевич, а комсомольцами – Егорченко Сергей Калинович и Соломахин Арсентий. Может, были и еще кто, я просто не знаю. Поверьте, земляки, на слово, это были хорошие люди.
А. СИДОРОВ.
Украина.